П. А. Маноцков
1.
Вновь развевает ветер бесноватый
Зеленый флаг на фоне облаков.
Чуть обретя, страшимся мы утраты...
Вот он — июль, пора для Лапушко.
Нам говорят: влеченье — род недуга,
Чем манят вас унылые поля?
Жара, дожди сменяют здесь друг друга,
Здесь неприютна пыльная земля.
Ах, как немного значат причитанья
Всеведущих насмешливых невежд.
Им недоступно таинство надежд,
Неведомо им разочарованье.
Бог им судья. Нам и без них легко.
Мы снова, снова едем в Лапушко.
2.
Вновь развевает ветер бесноватый
Как парус, пламенеющий закат,
Рисуя силуэт замысловатый
Флотилии, плывущей в облаках.
Ползет туман над дальними полями,
Качает головами иван-чай,
И птицы, притаившись под кустами,
Посвистывают как бы невзначай.
Корова мыкнула, бредут неслышно кони,
И замер лапушонок, в землю врос...
За дальним лесом охнул паровоз,
Как будто дал команду: помни! помни!
И надо всем читается легко
Зеленый флаг на фоне облаков.
3.
Зеленый флаг на фоне облаков —
Веселый символ нашей жизни трудной.
Ах, как поется — просто и легко —
И в суете, и в тишине минутной.
Ах, нежен как гитарный перебор,
И ввысь несется отзвук тихой песни,
И горизонт закатный ловит взор,
И взору в рамках горизонта тесно.
И кажется: моргнешь — и в тот же миг
Все колдовство рассеется куда-то,
И все, чем жизнь так сказочно богата,
Забудется, как шелест старых книг.
И сам себе становишься не рад ты:
Чуть обретя, страшимся мы утраты.
4.
Чуть обретя, страшимся мы утраты...
Но жить, как под Дамокловым мечом,
Навряд ли стоит, право же, ребята,
Кто знает все — не знает ни о чем.
Несутся дни безумной, дикой скачкой,
Вчера, сегодня, завтра — все слилось.
Ушедший день помарками испачкав,
Мы новый снова пишем набело.
Мы мечемся меж завтра и вчера,
А зыбкое "сейчас" — не уловить.
Кому-то, может, так и не прожить,
Для нас же это — лучшая пора.
Нам в суете такой и просто, и легко.
Вот он — июль, пора для Лапушко.
5.
Вот он — июль, пора для Лапушко.
Кто может объяснить, что это значит?
Кто здесь бывал — все сам поймет легко,
А прочим — нерешаема задача.
Здесь надо быть. О нет, не быть, а жить,
Купаться в лапушином неуюте,
Сидеть на Штабе, досуги творить,
Вершить адыщи и считать минуты —
До отдыха, до сна или еды...
Здесь все на свете может стать утехой.
Здесь каждый ищет повод для успеха,
И в этом нет ни для кого беды.
Здесь в ритме бешенном вся жизнь идет по кругу...
Нам говорят: влеченье — род недуга.
6.
Нам говорят: влеченье — род недуга.
И сколько укоризны в тех словах,
Сарказма, но и скрытого испуга;
Конечно же, вселить способна страх
Такая жизнь меж полем и бараком,
Где вторит воплю оглашенный свист,
Ночами бродят йорики во мраке,
И где над каждым свой наряд повис.
Но все ж всего страшнее для кого-то —
Страшней нарядов, воплей, тесноты,
Дежурств, адыщей, смеха, суеты, —
Всего страшней, конечно же, работа.
Зачем нужна вам, городским, земля?
Чем манят вас унылые поля?
7.
Чем манят вас унылые поля,
Куда вы, полусонные, ребята,
Чуть утро, непонятно чего для,
Набившись в Стимул едете куда-то?
— Да это так. Кляня свою судьбу,
Мы греем душу песней о танкисте,
Чтобы себя настроить на борьбу
С травой, с собою и с грядой нечистой.
Здесь молочай, пырей и лебеда
Растут вольготно, задушив капусту,
Здесь мошкара — ах, чтоб ей было пусто! —
И под коленом хлюпает вода.
Здесь тяжело. И в довершенье круга —
Жара, дожди сменяют здесь друга.
8.
Жара, дожди сменяют здесь друга,
И мокрые — в дожде или в поту —
Мы роем землю наподобье плуга,
Мы пашем, хоть пахать невмоготу.
Болит спина, терзает боль колени,
Грязь покрывает руки и лицо,
И остается лишь одно стремленье —
Ну где же финиш, где, в конце концов?
Но, сжавши зубы, как на амбразуру
Мы падаем на новую гряду
И вновь — вперед... И где еще найдут
Художники подобную натуру:
Бескрайние, унылые поля...
Здесь неприютна пыльная земля.
9.
Здесь неприютна пыльная земля.
Кому-то это, может, наказанье,
Но все невзгоды схлынут, отдалясь,
Когда придет четверг, а значит — баня!
Кому — помывка, нам же — ритуал,
Обряд парилки — как священнодейство.
И всякий, кто хоть раз сюда попал,
Изведал несказанное блаженство.
Меняет суть и смысл процесс мытья,
Не ограничиваясь мылом и мочалом.
Мы понимаем это изначально,
Испытывая радость бытия.
Для тех, кто пережил восторги бани,
Ах, как немного значат причитанья!
10.
Ах, как немного значат причитанья,
Без разницы — по поводу иль без...
Мы сами шли на эти испытанья,
Надеясь втайне на мильон чудес.
Не обманулись мы в своих надеждах,
Такого мы не видели нигде,
И не увидим, кажется. Но прежде
Сказать, пожалуй, нужно о еде.
А впрочем, о святом не суесловят.
Что там McDonald's, что там ресторан!
Такой еды нет ни в одной из стран,
И больше нет нигде такой столовой!
Плевать, что непонятны мы промеж
Всеведущих насмешливых невежд.
11.
Всеведущих насмешливых невежд
Всегда заботят нормы этикета.
Их юмор строже пасторских одежд,
И их всегда волнует мненье света.
А мы хохочем, если нам смешно,
Хохмим, горланим, — за день раз по тыще,
Крутя многосерийное кино, —
Комедию с названием "Адыщи".
Вот и сейчас, как многократно прежде,
Готовы мы скакать, вопить, шутить,
И враз веселость грустью заменить,
Задумавшись под песню о надеждах.
Жалеем мы всеведущих невежд —
Им недоступно таинство надежд.
12.
Им недоступно таинство надежд,
Рожденных мимолетным робким взглядом.
Как будто искра пробегает меж
Двоих, что оказались рядом.
Когда плеча касается плечо —
На грядке, за столом иль в тесном круге —
Когда все остальные — ни при чем,
И только двое смотрят друг на друга,
Им кажется, что все кругом — для них,
Все наполняется особым смыслом,
Слабеют руки, путаются мысли,
И кажется, что так — у них одних.
И двое замирают в ожиданьи...
Неведомо им разочарованье.
13.
Неведомо им разочарованье,
И в данный миг — лишь только им одним.
На мир взирают двое с замираньем:
Кто очарован — мир или они?
И кто дерзнет надежды их коснуться?
Не все сбылось, и сбудется не все.
Настанет день, и спящие очнутся...
Но память от отчаянья спасет.
А кто-то в далеке и в отчужденьи —
Критически качает головой;
Он преисполнен гордости собой
За то, что смеет думать с осужденьем.
Ну что нам критики? Они ведь далеко.
Бог им судья. Нам и без них легко.
14.
Бог им судья. Нам и без них легко,
Без умников, ценителей уюта.
Свой смысл у них и свой всему закон,
Они — на дачах. Ну, а мы — мы тут вот.
И если вдруг коварная судьба
Их занесет случайно в наши дали,
То, слишком ревностно себя любя,
Они и день здесь выдержат едва ли.
Да что там говорить. Ведь мы причастны
К неистовому братству лапухов...
Минует время чередой годов —
И мы поймем, что это было счастье.
Сюда мы рвемся. Можем хоть пешком.
Мы снова, снова едем в Лапушко.
15.
Мы снова, снова едем в Лапушко,
И снова, как впервые, верим в сказку,
Что сочиняет кто-то так легко,
Не ведая сюжета и развязки.
И пусть не сказкой обернется все,
А тяжким каждодневным испытаньем,
Всегда найдется что-то, что спасет —
Нас не настигнет разочарованье.
Спасет поддержка, громкий смех собратьев,
Спасет река и старый мост над ней...
Все то, чем дышим эти тридцать дней,
Все то, что повторится многократно.
И пусть наш флаг, заслуженный, измятый,
Вновь развевает ветер бесноватый.
1995 г.
|
