ЩЕДРОЕ ДАРЕНИЕ

ШЛЯГЕР ГОДА

ВЫХОДНЫЕ

Нурмолицы, Ладога, Кижи

Мемуар

А. А. Пирогов («Июль»)

В 79-м, когда Банных Адыщей, как таковых, еще не было, парни однажды подловили девчонок следуюшим образом: спрятали магнитофон под кровать, поставили на запись, а сами ушли. Сходили в баньку, вернулись, разгребли следы девчоночьего посещения и перемотали пленочку, послушать. Сначала — шорох, треск, хихиканье, потом — отчетливая фраза Шульги: «Спокойно, девочки! Будем гадить по мелочам!»

в 79-м лихие Адыщи были... дурили вволю....
...Мы тогда в старой школе жили, в классах. Каждый класс на ключ закрывался. После Адыща с магнитофонным воплем из-под кровати девицы озлобились и решили на банное время свою палату закрыть. Форточки закупорили, замок замкнули, ушли, ключ с собой унесли. Ходили мы с парнями, ходили вокруг да около — никак не пробраться! Вдруг Вадик Левин мне:
— Платон Саныч, я знаю!
Вышли наружу, поковырялись немножко и выставили раму целиком! Вы, может, не обращали внимания — рамы здесь особые: без петель.
Хотели сначала шурум-бурум устроить, но потом решили выдержать Адыщ в классической простоте: ничего делать не стали, уложили Вадика на кроватку, накрыли одеяльцем и тем же путем ушли. Раму на место поставили. Девчонки возвращаются довольные, уверены, что сделать мы ничего не смогли, открывают дверь... а там Вадик! Бросились запоры проверять, форточки — все целехонько. Зимина с Шульгой до конца смены ко мне приставали:
— У Вас запасной ключ был, да, Платон Саныч?
— Не было, — отвечал, — святым духом просочились..

Про Ольгу Санну Зимину

Вот была Советница! Мастер Адыща экстра-класса!
В 79-м она бойцом ездила, а тогда весь лагерь, считай, одними адыщами и занимался. В газете счёт вели «мальчики–девочки», скрупулёзно подсчитывали, кто кого. Ольга Санна с Шульгой у девчонок основными были. И Советницей став, Ольга Санна на предмет адыщей успокоиться не могла. Рисовала потрясающе. Подойдёт к «Стимулу», взмах руки — и на запылённом стекле ПАМовский профиль.
При ней эпопея с трафаретами и началась. Точнее, не при ней, а из–за неё. Каких только трафаретов не резала. Сначало просто — ПАМовский лик и надпись «ЛАПУШКО–84». Потом круче: Шеф из часов вместо кукушки высовывается и «Подъём!» орёт. До Пирогова снизошла: из гитары редкозубая морда торчит и глупо ухмыляется. Футболки в магазине десятками скупали. Из города краску привозили и на маленькой кухне «били трафареты», вонизьм от краски не переводился.
А какие Ольга Санна ПАМу адыщи зарубала! Мы все салаги перед ней.
Нашла как–то подходящее полено и вырезала на нём Шефа в профиль. Выходит ПАМ с утра на крылечко, смотрит, вся женская половина отряда на коленях перед идолищем поганым стоит и земные поклоны бьёт. Рассердился ПАМ страшно. Наорал на Ольгу Санну, всё «чувство меры» и «рамки приличия» поминал. Ольга в ответ набычилась, два дня с Шефом не разговаривала. Тот отошёл маленько, сменил гнев на милость, стал к Ольге подкатываться:
— Оля, а куда ты «ПАМчика» дела?
— В сортире утопила.
Еле улестил её.
А адыщ Ольга доиграла. Спрятала «ПАМчика» в штабную коробочку, довезла до Пушкина и заставила меня через полгорода до ПАМовской квартиры допереть. Входим, располагаемся, беседу завязываем — «ПАМчик» на лестнице томится. Ольга Санна знак подаёт. Выхожу будто по этому делу и заношу статуй — куда? — ясное дело, в сортир. Возвращаюсь в комнату, киваю ей… Ольга Санна спокойненько так говорит:
— Да, Платон Саныч, помните, я Ваше идолище в туксинском сортире утопила?
ПАМ, бедный, чаем поперхнулся, на Ольгу Санну уставился, не знает, чего и ждать дальше.
— Так он у вас вынырнул, по единой дерьмовой системе просочился.
Ахнул ПАМ, побежал на гостя любоваться.
Долго ПАМчик у него на балконе стоял. Проветривался, наверно…