ЛУЧШИЙ БОЕЦ

Елена Запретилина

ЩЕДРОЕ ДАРЕНИЕ

ШЛЯГЕР ГОДА

ВЫХОДНЫЕ

Нурмолицы, Ладога, Кижи

Мемуар

А. А. Пирогов («Июль»)

в 77-м году эту баню ещё не построили, старая стояла, деревянная. Каменка в ней открытая была, лежат в очаге чёрные камни — плещи на них. А дверь в парилку до полу не доходила, щель — сантиметров десять. Шеф тогда помягче был, в парилку разрешалось до него заходить. Мы набились, давай друг перед другом выпендриваться — раз подкинули, другой, третий. Входит Платон Саныч, берётся за ковшик… Скоро он один в парилке остался. Как сейчас помню: отпыхиваемся мы в мыльной, а из-под двери — пар клубами.

В 77-м году командир отряда, Олег Поршнев, на каждой линейке говорил:
— Дoсуг готовит бригада номер…
— Не дoсуг, а досyг! — хором поправляли из рядов.
Через неделю Олег выучил:
— Досyг готовит бригада номер…
— Не досyг, а дoсуг! — хором поправляли из рядов.
Понравилось. У шахтеров — «дoбыча», у моряков — «компaс», а у нас будет «дoсуг». Солидно.

В 77-м, когда готовила совхозная повариха, устраивали соревнования — кто [съест] больше?
Победитель — «Босс по кличке Дуб» — отработал по системе «3–3–6» (три первых, три вторых, шесть третьих). Из-за стола его выводили под руки.

Тогда же состязались на лучшего «молокососа». Начинало пятеро, на шестой трёхсотграммовой кружке осталось двое. Продолжили: один выпил десять, второй — десять с половиной.

Когда ПАМ узнал о соревновании, рассвирепел и решил врезать атлетам по первое число, но вышло, что они сами себя наказали: три дня потом дальше, чем на сто метров, от сортира не отдалялись, через каждые полчаса бегали.

Кстати, Пирогов был в числе троих, сломавшихся на шестой кружке.

Байка издания 77-го года, первого года «ЛАПУШКО» по туксинскому стилю.
…сортир был просто в жутком состоянии. Весь… э–э… в автографах.
Отмывать выпало Андрею Кряневу. Жара была, а у него болезнь какая–то такая, что на солнцепёке нельзя работать. В первый день все на работу, а он — в сортир, с лопатой (представляете?) и веником.
Приезжаем с поля — глазам не верим. Блеск! Вот и оценили его подвиг, присвоили сортиру имя «House–museum of A. S. Cryanev», или, в просторечии, «домик–кряник».

Знаете, что такое «пена»? Пена — это здоровенный стальной лист, три на пять метров. Едет бульдозер, тянет медленно за собой такую пену, а мы, человек десять, идём рядом и кидаем на эту пену палки, сучья, камни... Последняя обработка перед сдачей земли совхозу.
Нашвыряем целую пену, усядемся на неё сами и едем к краю поля, вываливать. Земля мягкая, катишь, как на санях, только шелест стоит — ш-ш-ш-ш... Бывало такое: торчит из земли веточка, ты за неё потянул, а она не тянется. Отцепляем бульдозер, он разворачивается, нож – в землю, как подцепит — целое бревно выворачивается! Всем кагалом на пену его тащим. Раз ПАМ наткнулся на «каменное кладбище». Один камушек ковырнул, второй, третий... Мы с пеной дальше двинулись, а Шеф с командиром, Поршневым Олегом, целый день ломами камни ворочали. Штук триста вынули, не меньше. А сейчас здесь, смотрите — поля...

…77-й год. Лежу я на коечке, отдыхаю. Влетает Босс (который Дуб) и орёт:
— Платон Саныч, кинокамера где?!
— Что такое? — спрашиваю.
Босс захлёбывается, ничего толком сказать не может, тычет рукой в окно и бросается к камере. Хватает аппарат, заводит на бегу и распахивает форточку. Высовывает в неё кинокамеру и жмёт на «пуск».
Подскакиваем к окну.
На бревне, метрах в пятидесяти перед домом сидит Назар и нежно обнимает за талию Оленьку. Голову на плечо склонил — ангелочки во плоти!
Босс снимал минуты две.
Назару разведка потом донесла. Три часа Босса Назар по лагерю разыскивал (Босс в кустах прятался), грозился камеру разбить и боссову морду тоже. «Его искали, но не нашли». Плёнку в школе проявили. Когда показывали фильм, гости ничего разглядеть не могли (попробуйте через форточку поснимать), но лапушата поняли! Назар вскочил и по актовому залу за Боссом понёсся. Не догнал...

Наш «ЛАПУШКО-77» был единственным в своем роде за всю историю, наверно. У нас все друг друга любили. Бедные Советницы — Маша и Таня — изнывали под гнётом сердечных тайн. Носили любовные записочки десятками, боясь перепутать, кому какая. Да ещё любови менялись! Сегодня пять человек вздыхали об одной, завтра они же — о другой, послезавтра — о третей. Танцы были каждый день, без исключений. Ой, что творилось!